Потомок Дениса Давыдова Николай Буторов
и его «окаянные дни»

Первые десятилетия XX века... Зловещий молох первой русской революции, первой мировой войны, большевистской революции и гражданской войны потребовал огромных жертв. Он искалечил здоровье и отнял жизни, лишил крова и любимой семьи, разбил сердца и сломал судьбы людей. В биографии многих потомков Дениса Давыдова отразились эти самые трагические страницы истории России начала XX века. Бессмысленная сила такого каскада событий прошлась и по судьбе его правнука Н.В.Буторова (1884-1970).

Николай Владимирович Буторов родился в тот год, когда отмечали столетие его знаменитого прадеда - легендарного поэта-партизана Д.В.Давыдова. Внучка Дениса Васильевича, Софья Николаевна, урождённая Давыдова, в начале 1883 года была повенчана с Владимиром Александровичем Буторовым – блестящим офицером Лейб-Гвардии Уланского полка.

Софья николаевна Давыдова (1862-1940) невестой. Венчание 11 января 1883 г.

Владимир Александрович Буторов (1859-1910) женихом. Корнет лейб-гвардии Уланского полка

В Сызранском филиале Центрального государственного архива Самарской области имеются материалы, сосредоточенные в деле о передаче наследства Буторовым. Они указывают на прямое родство Дениса Давыдова и Буторовых. «Вторая и Четвертая выписки из крепостной Симбирского нотариального Архива книги по Сызранскому уезду за 1890 год»¹ устанавливают степень родства Давыдовых.

Один из документов рассказывает о том, что 13 сентября 1890 года по приглашению Марии Николаевны Давыдовой, гвардии поручиков Николая Николаевича, Петра Николаевича Давыдовых и жены гвардии штабс-ротмистра Софии Николаевны Буторовой (урожденной Давыдовой) сызранский нотариус В.Л.Софотеров прибыл в село Верхняя Маза Сызранского уезда в дом господ Давыдовых. Цель его визита — «совершение договора о разделе недвижимого и движимого имения... доставшееся договаривающимся лицам по наследству после умершего отца Николая Денисовича Давыдова».² Известно, что Николай Денисович — сын Дениса Давыдова, т.е. его бывшее имение стало принадлежать внукам героя войны 1812 года.

Совсем рядом с родовым имением Давыдовых в Верхней Мазе, в хуторе Вязовый (теперь это п. Октябрьский Радищевского района Ульяновской области), счастливо прошли юные годы их детей Буторовых – Николая, Ольги и Юлии. Семья каждую неделю посещала в Верхней Мазе Покровскую церковь, построенную вдовой Д.В.Давыдова, гостила у родственников – Николая Николаевича и Марии Николаевны Давыдовых. Буторовы имели квартиру в Петербурге, часть зимы с детьми проводили в столице. Софья Николаевна хотела, чтоб сын нашёл своё призвание на гражданской службе.

Дети Буторовых (слева направо): Ольга, Николай и Юлия. Фото до лета 1890 г.

Софья Николаевна Буторова, рожд. Давыдова. Фото до лета 1890 г.

В 1900 году Николай Буторов поступил Царскосельский лицей и после его окончания, мечтая о пользе для общества, устроил себе назначение чиновником особых поручений при Симбирском губернаторе Янушкевиче. Но в Янушкевича накануне приезда Буторова революционеры бросили бомбу, через несколько дней губернатор скончался, Николай Буторов уехал в имение. Новый симбирский губернатор Дубасов не возражал против его назначения, и к началу 1907 года он снова попал в Симбирск. Но работа в приёмной губернатора опротивела и, подав в отставку, Николай Буторов поступил в Земский отдел Министерства внутренних дел в Петербурге. Далее была работа в I Департаменте Сената, где он выбрал дела, касающиеся Симбирской, Саратовской и других поволжских губерний, одновременно оказался выбранным Сызранским уездным и Симбирским губернским земским гласным. На заседаниях Земского собрания утверждал, что дворяне наравне с другими сословиями обязаны подчиняться закону, и добивался принятия решений в пользу ходатайствующих крестьян.

Николай Буторов лицеист. Вязовый Хутор, имение в Сызранском уезде Симбирской губернии.

Семья Буторовых (cлева направо): Ольга Владимировна, Софья Николаевна, Владимир Александрович, Юлия Владимировна, Николай Владимирович. Оригинал фото хранится в школьном музее села В.Маза.

В 1910 году от рака горла скончался отец, ему было всего 51 год. В архиве г. Сызрани, в наследственном деле, имеется заверенная сызранским нотариусом Н.А.Максимовым копия решения Санкт-Петербургского Окружного суда от 28 апреля 1910 г. об утверждении «в правах наследства детей наследодателя - сына Николая Владимировича... и двух дочерей Юлию и Ольгу Владимировичей Буторовых». Таким образом имение в Верхней Мазе перешло к правнукам Дениса Давыдова.

Осенью 1912 года Николай Владимирович Буторов стал помощником князя Николая Дмитриевича Голицына, сенатора I Департамента Сената. В ходе работы Комиссии по борьбе с голодом в селениях Оренбуржья и Тургайской степи они находили лежачие полуживые скелеты женщин, детей и мужчин. Вид несчастных истощённых матерей, беззвучно плачущих над умирающими детьми, дети с руками и ногами невероятной тонкости, смотревшие жалкими, полными ужаса и страданий глазами, полупомешанные старики-мощи, с трудом поднимавшие руку за куском хлеба, производили потрясающе-гнетущее впечатление. Воспользовавшись разрешением главноуполномоченного Красного Креста Голицына самостоятельно объезжать районы, Буторов стал широко открывать питательные пункты и давать нужное на их содержание, писал срочные доклады в Сенат для получения дополнительных средств для помощи голодающим. Как вознаграждение за эту работу Н.В.Буторову было пожаловано звание камер-юнкера Высочайшего Двора.

Сёстры Юлия (1885-1946) и Ольга (1887-1950) Буторовы

Николай Владимирович Буторов камер-юнкер высочайшего Двора

Рано утром 20 июля 1914 года, когда отпускник Николай Буторов еще крепко спал в своей комнате в имении Вязовое Сызранского уезда Симбирской губернии, прискакал нарочный со станции Новоспасское. Он привез срочную телеграмму: Главное управление Красного Креста вызывало по мобилизации в Петербург. 29-летний Николай Буторов был назначен начальником I Петербургского Передового отряда Красного Креста для оказания помощи раненым в районе передовых линий. Этот отряд состоял из трёх врачей, семи студентов-медиков, двух сестёр милосердия, ста тридцати санитаров, тридцати шести санитарных двуколок и четырнадцати транспортных повозок. Спешно подготовившись, в начале августа 1914 года отряд выехал из Петербурга. Как настоящая патриотка своего Отечества, его старшая сестра Юлия тоже почти сразу же после начала Первой мировой войны добровольно ушла на фронт и, судя по дневникам, два с лишним года прослужила сестрой милосердия в 2-ом передовом отряде Красного Креста. Она перевязывала, переносила и питала раненых под огнём тяжёлой артиллерии противника, самоотверженно работала по подаче помощи раненым, была награждена Георгиевскими медалями.

Первые полтора года Н.В.Буторов командует санитарным отрядом на Западном фронте и видит войну в самом кровавом, жестоком, неприглядном виде – видит мучения смертельно раненых, жуткую картину последствий химической атаки, груды полуразложившихся трупов между окопами противников. Буторов также видит, что некоторым офицерам из командования была безразлична судьба раненых: «Проходили обозы, снарядные ящики, артиллерия, сапёры, опять артиллерия, опять ящики, и не было им видно конца. Каждый раз, что мы хотели тронуться, нас сердито останавливали и мы опять стояли. Наши утверждения, что везём до тысячи одних тяжелораненых, израсходовали весь перевязочный материал и каждая минута задержки может стоить ряда жизней, не помогали. Один офицер озлобленно-взволнованным голосом закричал: «Что Вы пристаете с ранеными! Вопрос идет об оставлении Восточной Пруссии, а Вы с ранеными!»³

Конопницкий лес. Слева сидит Н.Буторов, около него стоит сестра милосердия Д.Н.Давыдова (урожд.Шипова), жена П.Н.Давыдова.

Осса. Отряд Красного Креста на дороге. На подножке сидит Н.В.Буторов

На территории России санитарные отряды становились на линии штабов полков, а иногда и ближе к передовой линии, и накладывали первые перевязки и эвакуировали раненых в тыл. Когда предполагали быстрый отход, устраивали в складках местности весьма примитивные шалаши или раскидывали небольшие палатки. Когда же предполагалось более или менее продолжительное пребывание на месте, рыли в 300 - 500 шагах от передовой линии, в каком-нибудь перелеске, землянки, перевязочные пункты на трёх-четырёх раненых, покрывая их двумя и даже тремя рядами брёвен, и налаживали перевязочный стол для более сложных перевязок. Эти землянки находились в районах артиллерийского обстрела, и не один раз их настил повреждали попадавшие немецкие снаряды.   Камер-юнкер Н.В.Буторов – уполномоченный 1-го передового отряда Красного Креста (1915-1916) и корнет М.М. Бестужев–вольноопределяющийся лейб-гвардии уланского полка, двоюродный брат С.Н. Буторовой (расстрелян большевиками в 1919 г. в Сызрани).

Отряду приходилось работать в невероятно трудных условиях. Медицинский персонал, санитары и двуколки то и дело привлекали на себя пулемётный и ружейный огонь и работали каждый за свой риск и страх. Там, где расстояние между окопами было широкое, убрать постепенно, по ночам, своих удавалось и нашим и немцам, но там, где расстояние было 20 - 25 шагов, ни немецкие, ни русские пулемёты уборку не допускали. Офицеры обратились к Н.В.Буторову. Он решил переговорить с начальником дивизии, не разрешит ли он попробовать устроить временное перемирие для уборки убитых. Начальник дивизии, услышав слово «перемирие», замахал испуганно руками, но в конце концов сказал, что в случае потерь в отряде ответственность несёт только Буторов. Николай Владимирович, вспоминая этот эпизод, пишет: «...Все не без волнения стали выжидать назначенный час - двенадцать часов. По счету командира роты «три» было решено, что я и Негго (студент-медик) вскочим на окоп. Эти несколько минут (а может быть секунд), что с флагом Красного Креста мы одиноко стояли на окопе в виде прекрасной мишени для немецких пулемётов, прислушиваясь к выстрелам то справа, то слева от нас и упорно всматриваясь в пустовавший как будто перед нами немецкий окоп, незабываемы... Тогда немецкий офицер с револьвером в руке вышел на окоп и заявил о необходимости провести демаркационную линию. Он медленно зашагал в нашу сторону, а я к нему. Встретившись, мы встали во фронт, отдали друг другу честь и пошли - он направо, я налево, каблуками чертя демаркационную линию. Проведя её, каждый из нас вызвал со своей стороны по четыре человека, и началась выноска убитых. Это продолжалось не более четверти часа. Закончив уборку, немецкий офицер опять подошел к демаркационной линии, я тоже. Мы вновь отдали друг другу честь, он угостил меня коньяком, я передал ему плитку шоколада; мы пожали друг другу руки и спрыгнули в окопы. Через секунду наши и немецкие пулемёты вновь заговорили, показывая, что перемирие кончено».⁴

Второй слева Н.В.Буторов, слева от него студент-медик Негго, справа – граф Соллогуб, помощник уполномоченного 1-го передового отряда Красного Креста.

Н.Буторов (первый слева) около землянки –перевязочного пункта в Конопницком лесу.

И в этой ситуации Николай Буторов сохраняет способность видеть и чувствовать доброту, благородство человеческой натуры. В своих воспоминаниях он пишет: «Легкораненые торопили погрузку. Тяжелораненых всё подносили. Некоторые, соображая в чём дело, стали со слезами в голосе умолять не бросать их. Они, геройски жертвовавшие своими жизнями, полуразвалины, просили это как милости, как подаяния... Я чувствовал подступавшие слёзы и не знал что делать. Но вот санитары помогли. Они уже тащили из какого-то сарая солому и заменяли ею выбрасываемые из двуколок носилки. Работа закипела. Взяв десять двуколок, я поехал вперёд. Не успели мы проехать и версту, как оказались окружёнными толпой ковылявших, ползущих и подносившихся раненых. Они уже сидели на лошадях. Они уже так заполняли двуколки, что было страшно заглянуть им внутрь, а туда ещё старались впихнуть и впихивали раненых. Офицеры и солдаты уступали друг другу места. Один офицер, сильно раненный в голову, настаивал, заговариваясь, положить вместо него раненного в грудь солдата».⁵ Вспоминая эти дни, Николай Буторов передаёт чудовищные картины войны: «Дивизия продвинулась вперед, оставив за собой только что взятую высоту с еще не законченной уборкой убитых. По изрытому снарядами артиллерии полю были разбросаны несколько десятков тел русских и немцев. Они лежали в самых причудливых позах. Многие были изуродованы. Телеги подбирали убитых и свозили к братской могиле, у которой стоял священник. Привычные к делу, усталые уборщики торопились закончить работу. Они взбрасывали кое-как на телеги уже почерневшие тела и оттуда, из высоко накиданных груд, торчали в разные стороны ноги, руки, головы и тряслись при движении. Неумытые и неприбранные, эти тела безжизненно мешали справляться с собой и с искажёнными лицами постоянно цеплялись друг за друга и за телеги. Своим количеством они настолько распыляли человеческие чувства к себе, что на долю каждого не оставалось почти ничего. Здесь уже не было покойников и совершалось не таинство погребения - здесь были только трупы, и эти никому ненужные, безобразно-корявые, мешающие трупы нужно было поскорее убрать, соблюдая кое-какое приличие. Вот она — chair a canon! (пушечное мясо - фр.). Это был результат современного разрешения международных разногласий, и этот результат одновременно говорил о низком ещё уровне развития человечества».⁶

По русским законам единственный сын не подлежал военному призыву. Некоторые, пользуясь этим, но не зная диких трудностей и предостерегающих опасностей, шли в Красный Крест. Н.В.Буторову стало неприятно числиться на одной с ними доске, он решил пойти вольноопределяющимся в доблестный Лейб-Гвардии Уланский полк, в котором его покойный отец прослужил пятнадцать лет. В солдатской форме Николай Буторов явился в расположение полка, а в конце сентября был произведён в офицеры и зачислен во 2-й эскадрон.

В армии берегли любое имущество. Берегли снаряды, патроны, винтовки, орудия, аэропланы, сапоги, обмундирование, кухни, двуколки, но живую силу, которой было много, расходовали широко. Это не могло не чувствоваться, не могло не угнетать и не возмущать армию. И Н.Буторов остается с полком, пытаясь с другими офицерами остановить идущее разложение армии...

В начале марта 1917 года Император Николай II отрёкся от власти. Скверно было на душе. Но Россия оставалась. Она вела войну, и необходимость её довести до победоносного конца как будто ни у кого не вызывала сомнений. По крайней мере, Временное Правительство громогласно заверяло в этом. Вскоре после новой присяги лейб-гвардии Уланский полк снова занял участок боевой линии и с короткими промежутками оставался в окопах до осени 1917 года.

Россия раздваивалась. В Петрограде ярко заблестела пятиконечная красная звезда, на юге же России стал медленно подниматься белый крест. Зимой 1918 года Николай Буторов уезжает в Петроград и полгода живет по поддельным документам в большевистской столице. Софья Николаевна, мать Николая Буторова, в это время гостила у младшей дочери Ольги в Финляндии и не могла возвратиться к себе, оказалась без денег и самого необходимого. По её просьбе сын Николай в переполненном, заплёванном, вонючем вагоне через пол-России едет в Вязовой хутор. Земля, скот, инвентарь оказались взятыми на учет крестьянами, библиотека и почти вся мебель усадьбы были растасканы или сожжены, ценные же бумаги и деньги в банках национализированы большевиками. С помощью бывшего повара Николая и его жены бывший помещик Буторов стал сам у себя выкрадывать тайком что мог и спешно продавать в уездном городе Сызрани. Вместо трёх-четырёх дней, как предполагал, пришлось прожить в нём около месяца. Это был последний приезд в до боли родные места, последняя встреча с родными людьми. Только через несколько лет Николай Буторов узнал, что постройки хутора и усадьбы были разобраны по брёвнам и кирпичам, что старушка-тётка Марья Николаевна сразу же переселилась из Вязового в Сызрань. Она вынуждена была побираться в соседних деревнях, где ей помогали благодарные знакомые крестьяне со своими грошами и провизией, и через два года она умерла от тифа... Только через несколько лет Николай Буторов узнал, что старший брат Софьи Николаевны, Николай Николаевич Давыдов (внук Д.В.Давыдова), последний владелец Верхней Мазы, был приговорён большевиками к общественным работам и умер от разрыва сердца (по рассказам долгожительницы села Верняя Маза Е.Р.Бычковой, ее отец, бывший кучер Давыдовых, в 1920 году видел своего барина в городе Сызрани с метлой в руках). В том же году верхнемазинская усадьба была разграблена и сожжена (а в 2012 году в школьном музее установлен макет давыдовской усадьбы). Там же, в городе Сызрани, был расстрелян большевиками двоюродный брат матери, Михаил Михаилович Бестужев (в селе Тепловка Николаевского района, в бывшем селе Теплый Стан Сызранского уезда, и сейчас стоит, доживая свои последние дни, построенный им роскошный особняк с гербом Бестужевых на фронтоне)...

Беспрестанно озираясь днем, а ночью прислушиваясь к шуму автомобилей, Николаю Буторову приходилось жить в Петрограде полуподпольной жизнью, радуясь, что лишние сутки прошли без ареста на общественные работы, а то и на расстрел без суда. Не желая служить большевикам в качестве военного, Николай Буторов принимает участие в организации артели бывших офицеров, решивших заняться физическим трудом, и со своими друзьями чистит улицы от снега и льда.

Н.В. Буторов разгребает снег на улицах Петрограда. Зима 1918 г.

Артель бывших офицеров занимется чисткой улиц. Петроград, зима 1918 г.

Ближе к лету с помощью сестры Юлии и других девушек пытается организовать кафе и антикварный магазин. Здесь он знакомится с подругой Юлии Надеждой Кох (бельгийкой по отцу), которая ещё в семнадцать лет стала сестрой милосердия во 2-ом передовом отряде Красного Креста и за годы войны была награждена Георгиевскими медалями все четырёх степеней. Она была моложе Буторова на тринадцать лет и с первого взгляда была влюблена в него. Потом следует арест Николая, после освобождения Николай Владимирович венчается с Надеждой Францевной. Затем они по фиктивным, купленным документам «курьера комиссариата иностранных дел», решаются отплыть в Швецию. В Стокгольме Буторов сначала занимается отправкой «белых» офицеров на Архангельский фронт. В конце июля 1919 года, отправив беременную жену к её родителям в Лондон, переезжает в Мурманск.

После крушения Белого движения на Крайнем Севере вынужден был эмигрировать, и мытарства продолжаются. Сначала жили в Лондоне и Берлине, а с 1927 года обосновались в Париже. Там же, где жили его сестра Юлия и мать Софья Николаевна, которые зарабатывали на жизнь рукоделием. И все они в разное время, будучи насильно оторванными от своей родины на Волге, были похоронены на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа...

Пять лет назад директор Сызранской центральной городской библиотеки И.В.Королёва встретилась в Париже с дочерью Николая Буторова Ксенией Паскалис, которую очень интересовала история Верхней Мазы и хутора Вязовой Сызранского уезда. В последний приют знаменитого предка она передала один экземпляр книги воспоминаний Софьи Николаевны, изданной на чужбине после её смерти. В год юбилея прапрадеда Ксения Николаевна предоставила московскому издательству воспоминания своего отца о событиях и жизни в 1905-1920 годы, и они были изданы очень маленьким тиражом на ста сорока страницах. Прошлое и пережитое, описанное великолепным языком, талантливо и с большой любовь к родине, изумительно легко и интересно для чтения. Так потомок героя войны 1812 года почти через столетие вернулся из изгнания к себе домой, к землякам, помнящим историю, замечательного поэта и писателя Дениса Давыдова.