10 марта 1915 года.
Милая! Спасибо огромное за твое хорошее интересное письмо. Как я рада за Ирину, что у нее есть маленькая. Я бы с ума сошла от счастья на ее месте. Вообще, ей в жизни страшно во всем повезло... Дай Бог, чтобы ей всегда так было, но мне всегда жаль, что люди ни видавши ничего кроме счастья и исполнения их желаний — не достаточно понимают и ценят свое счастье — правда? Или ты еще об этом не думала?
Ну, насчет Львова скажу, что город мне страшно нравится. Прелесть какой милый интересный и весь какой-то русский — публика ни чуть не иностранная и все больше солдаты — Такая масса ежедневно проходит. Пленных 1000 чами гонят одетыми в лохмотья. Была я в огромной больнице рядом с нами — 5-й Кауфманской — имени бабушки. Там очень много помещаются, но вовсе не уютно — а у нас невероятно хорошо. Сегодня к нам лег больной доктор — и мы переклали 2-х молодых офицеров из монастыря! Они прямо с ума сходили там — от не уютности. Никто не входил к ним — ни одна сестра не ходила за ними — 4 месяца лежали — и 2 денщика всё решительно за них делали — убирали их (они такие слабые что недавно все под себя ходили) — и ни разу их не помыли даже — 2 денщика днем и ночью 4 месяца неотлучно за ними смотрят. Какие свиньи эти сестры «Lacrie Cocwi». Эти офицеры умоляли меня взять их. «Берите сейчас а не то умрем от тоски». Одному только 20 лет и он только что вышел из Одесского училища и ранен в живот. Сегодня когда я его укладывала в постельку у нас — он показывал свои раны — бедный — у него перитонит был от них. Татьяна Андреевна хлопочет около них и довольна. — Да мы с нею опять вместе — очень уже привыкли. Сегодня днем 2 врача, сестра одна и я поехали в трамвае — за городом — к подношению высокой горы — а там лезли «apique» на самый верх — с нами много много много душек солдат лезло! Они меня поощряли — ибо Я лучше всех (из нашей компании) лезла. «Так так сестричка — вас можно с собою брать на позицию» и тащили меня за руку! Я их ужас как люблю. Там на склоне горы было жарко и такой идеальный вид вниз на весь город и на предгорье Карпат — и мы сидели на начинающей травке и тихо беседовали и было хорошо. Очень я люблю всю свою компанию — иногда приходится сердиться — я сегодня на одну рассердилась, так как она не желала исполнить мои приказания (она поплакала). Но это все пустяки — и в общем мы хорошо и очень дружно живем — и врачи со мною милы, верят мне и всегда советуются со мною (не о лечении больных, но о всем остальном — об устройстве и т.д.) — и когда они поссорятся — я их мирю живо.
Ахтырцев вижу многих солдат выздоравливающие ко мне приходят и офицеров милых 2-х видала и хорошо чувство, что я ближе к ним чем там.
God bless you, душка большая! Целую всех крепко. Твоя всех любящая тетя Ольга.
Львов, 29 марта 1915 г.
Я свинья великая что не писала тебе давным-давно, но ты можешь быть спокойна что если я долго не пишу это не от того что не хочу — ибо я ужасно хочу часто и очень много писать вам всем — но устаешь после таскания целый день и уже вечером писать не хочется или забываешь что собиралась сказать интересного. Я Мама писала уже как Пасху провели, так что вы знаете. На следующее утро я в 8 часов утра пошла с яйцами и с подарками по всему Госпиталю Христосуясь и раздавая подарки — вида кисет с разными штуками.
Мои дорогие Ахтырцы ужасно милы. Я сама ежедневно их перевязываю. Никому не уступаю! Мои душки Аглаимов и Иван Сусанин очень и очень мне дороги — и есть с кем душу отвести — в особенности Аглаимчик дорогой — он настоящий друг! Вечером, если нет перевязок, я хожу сидеть у них в маленькой комнате — где настежь окно открыто и в сумерках мы сидим вместе и беседуем о жизни вообще. Вчера мы решили днем поехать на место где убит милейший мой Гурий Панаев. Это верст 30 от Львова — он похоронен в Церковной ограде в селе Демнях — над большим озером — очень хорошее место. Мы долго искали его могилу — и видели в других местах много других запущенных могилочек — разных забытых рабов Божьих...
Мои два лежат рядом — Гурий и Николай Темперов имеют каменные кресты и иконки Ахтырской Божьей Матери... Мы там долго оставались, помолились втроем, посадили вербу и цветочек (который с собою привезли) сделали кресты из еловых веток и разукрасили все... Так было грустно — но и светло — т.к. они оба были славные и желали Такой смерти и такие хорошие, что конечно им теперь хорошо у Бога.
Вообще — ахтырцы — очень духовные люди — даже мальчики и с теми можно сразу говорить не стесняясь о хороших вещах — они понимают. Аглаимчик просто ужас какой хороший и молодой. Сусанин, «baby», огромный и страшно уютный тоже. От полка на Пасху получила много писем и телеграмму из окоп. Они ужасно тяжелое дело имели опять как раз весь день Пасхи с 6 часов утра до 10 часов ночи — потеряли много людей — и вся пехота, что была с ними — сдались в плен 2 батальона (конечно уже сильно потрепанных) т.ч. им было ужасно тяжко. Взяли несколько пулеметов все таки и отбили из окопов неприятеля — затем пришлось отступить и — вот тогда потери были...
Раненых несколько легких добрались до меня и рассказывали нам — а тяжелые остались там.
Так что на 2-й день — у меня настроение было грустное из-за всего этого.
Ну вот. Целую крепко как люблю. Очень и очень тяжелых у нас — т.ч. ежедневно умирают и таких ран — мы еще не видали- сплошной ужас 693... Работы очень много.
Храни тебя Господь, милая и всех и целую Папа, Мама, Ольгу, Марию, Настеньку, Алешку.
Твоя любящая Тетя Ольга.
693
В 1915 г. австро-венгерская армия стала применять разрывные пули "дум-дум", наносившие огромные рваные раны.
Душка моя Татьяна милая.
Пишу на довольно грязной бумажке, которая давно валяется на столе в перевязочной — куда я только что пришла, написала рецепт в аптеку и теперь в ожидании приказаний сижу и пишу тебе.
Умирают наши больные так часто — и каждый раз так больно и жалко! Любишь их а потом они умирают. Один вчера днем умер — миленький такой новобранец Прищеба — у него и рука сломана была и двойная пневмония (от последней он и погиб). Я ему иногда чесала спину когда снимала компресс и он радовался маленький, улыбался и говорил «ловко чухайте»...
Теперь немного больше работы ибо сестра Кубасова и я одни остались — она на материале а я работаю и перевязываю — и несколько маленьких операций делали эти дни. Ужасно милые офицеры есть — и я их конечно перевязываю.
Каспийского и Самарского полка Казак есть 18 лет в ногу ранен. Только что слышала музыку — марш Москва — и я как настоящий хулиган бросилась вниз на улицу побежала к углу и в компании 2-х сестер и N-oe количество санитаров смотрели как проходило N-oe количество солдатиков на позиции... Так гадко смотришь и думаешь — кто из них вернется — почти все лягут на горах Карпат. К нам приехала еще одна сестра на подмогу — старая и очень милая — бывшая учительница в Луги — она сначала плакала обильно над каждым солдатом и так устает, что я ее сменю и пошлю работать в бельевой — ибо так она долго не проживет! Такая уютная 49 лет — толстая и доброе существо. Яблоки, вишня, каштаны — все цветет благоухает и прелесть как красиво. Ой дай Бог чтобы скоро кончилась эта мерзость — нельзя чувствовать себя спокойно ни одной минуты — знаешь что ежедневно убивают и страдают тысячи людей...
Мы тут мучаем около 200 ежедневно тоже! Стараясь принести их ис¬калеченным телам пользу. Я на днях сама скальпелем разрезала большой палец доктора «Пупка» маленького и достала из недра пальца — большой шип от куста! ...Он очень был «fidgety» сидел на табурете — заставил резинкой обвязать палец чтобы не было кровотечения — и все по всем правилам искусства!
Ну теперь мне надо кончать писать. Сижу одна в столовой. День догорает. Слышу издали шум трамвая. — Оба стола покрыты цветами в разных банках из под варенья и икры и т.д. Пахнет черемухой и нарциссами. Часы тикают а с низу долетают звуки фортепиано одного из жителей этого дома — который целый день играет.
Крепко обнимаю и целую тебя душку хорошую и всех сестер и братца — и нянь и даже можно сказать родителей! Храни вас всех Господь!
Твоя любящая тебя
Тетя Ольга
Львов, 28 Апреля 1915 г.
г. Проскуров 1 июня694 1915 года.
Мои душки любимые Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия! Так тронута вашими милыми письмами и подарочками... Провожу день своего рождения совершенно в новой обстановке — и как это не странно — мне не кажется, что это удивительно. Всё утро и до 2 часов дня мы были в перевязочной, так что я даже устала! Был молебен, но я застала лишь кусочек. Приезжал командир моего полка с супругой своей и дочкой <...> и еще 2 больных офицера и 3 гусара! Крендель от них получила — очень трогательно. Почему-то мне сегодня грустно очень и если только можно было Я бы лежала и плакала бы — сама не знаю зачем... Сижу теперь в собственном садике крошечном спиной к заборчику, с одной стороны лежит коза — с другой Дафиэ. Писать ничего не могу. У меня лежат те самые Ахтырцы и Донцы — артиллерийцы, которых Я видела в день их ранения там в Снятыне. Они ужасно рады попасть ко мне.
Я в новых туфлях! Вошел в садик мой Никита (мой деньщик) и коза к нему подбежала, и он поит её водой. Чудный человек Никита и мы любим друг друга! Я никогда столько цветов не получала. Санитары мне подарили большую вазу для цветов на стол и написано от кого и 1 июня 1915 г. Ужасно трогательно. Скажи Мама, что я очень очень благодарю за туфли, за waterproof, за скамейки и т.д. И другой раз напишу. Нежно люблю, целую, обнимаю. Так жаль Швыбзика! Плакала ли? <...>3а ваши подарки ужасно благодарю. Очень хорошо нарисовано. Любящая вас всех. Тетя Ольга.
694
День рождения Ольги Александровны.
13 июня, Проскуров, 1915
Моя душка дорогая Мария
Хотя мое письмо опоздает, но тем не менее — крепко поздравляю, обнимаю и от всей души желаю тебе всего светлого — и что ты сама себе желаешь. Правда это самое приятное пожелание и ты можешь долго и много мечтать и выбирать именно чего ты хочешь — и вот именно вот это, я тебе и желаю. Сижу под навесом около дома и только что кончила кофе пить — сестры и врачи по очереди приходят пить и уходят — и галдят ужасно — и множество псов ходят кругом и ждут. Эту паршивую бумагу я нашла вчера вечером в перевязочной, где я начала писать — ибо вчера я ленилась и только писала историю болезни и записывала новых — а Пупка делал перевязки — а третьего дня он ленился сидел и записывал и я все до единого сделала перевязки. Сегодня кажется будет много и долго дождь идти — но очень жарко. Вчера Т.А. одна старая душка — сестра Медведовская 2 доктора и я поехали кататься на моторе. Очень красивое поле маков около речки и мы там сидели долго и рвали их и наслаждались.
Теперь я скажу тебе ужасно грустную вещь. Мой милый Дафнэ умер — после тяжкой болезни... Так мне его жаль и его маленькая фигурка так недостает — когда я из госпиталя возвращаюсь... Эмилия Ив. и я плакали очень и похоронили мы его под клумбой в саду. Врачи совсем как маленькие дети и ссорятся и спорят из за всего! Ужасно смешно когда они за столом ежедневно спорят: у кого больше работы, у кого тяжелее раненые и т.д. Ну теперь я должна кончить и идти на работу. Целую всех крепко крепко.
Господь хранит тебя душка моя дорогая.
Твоя всегда любящая Тетя Ольга.
Проскуров, 1915 г. 17 июня.
Милая душка Татьяна.
Благодарю тебя очень за твое милое письмо. Пишу за столом — часть публики еще пьет кофе — и говорят о том, что вчера вечером одна собака упала в помойную яму — и старший врач, который не любит собак — сам помогал ее вытаскивать. Ужас сколько собак живут около нас — и такие драки происходят что я ежедневно должна вмешаться и бью их стульями — очень прекрасное средство. У нас на озере лодка есть, сделал ее столяр в 4 дня — и очень хорошо. Но солдаты тоже ее очень любят и она вечно полна их голыми телами и мылом — т.ч. нам приходится стоять около и упрашивать их выйти и еще вытереть нашу лодку — и ждать. Очень бывает смешно конечно.
Теперь стала рисовать по вечерам при вечернем освещении — до заката в полях. Так уютно.
На днях один больной объявил «Ох, что-то у меня сердце болит около пупа!». Я ему сейчас же прочла урок анатомии и показала где его сердце и где пуп — и все смеялись. Мои больные меня любят и никому ни за что не даются перевязывать — если кто подойдет с этим намерением — подымается вопль: «Оставьте меня пожалуйста — только желаю чтоб сестричка меня перевязала, она легко делает и потом не болит» — и манят меня рукой. Я очень бываю довольна.
Правда ведь — это самая большая награда — и если было бы наоборот — я бы уехала отсюда! Много очень в лесу ягоды. Такая прелесть и мы часто за ними ходим и собираем «в поте лица». Жара стоит все время. Мой Дафнэ умер. Очень скучаю по нем и похоронила его в клумбе рядом с деревцом под которым я всегда сижу — и теперь вот сижу в тени на подушке. Моя слепая коза — выведенная из полка — растет и очень ручная и бегает по садику. Чудные лунные ночи — теплые — и после ужина гуляю с сестрами. Татьяна Андреевна ужасно опять стала суетлива и нервна — хотя уже только 3 офицера — и человек 15 солдат но она слишком все к сердцу принимает и волнуется из за невероятных пустяков — даже больше ни о чем с нею нельзя по вечерам и утрам говорить — она все про бинтов, санитаров и разных мелких передрязг — которые мне надоели очень. Бедная душка!
Чувствую себя слава Богу очень хорошо. Очень милый раненый фельдшер Ахтырец — молодой и с крестом. Он теперь почти поправился — и после того что я перевяжу его бедро — он остается — и помогает мне с другими перевязками.
Не успела я с фельдъегерем послать письма. Как раз в этот день привезла новых раненых и я только успела Бабушке и Т. Ксении — которые я начала накануне — и докончила кое как. Страшно много целую Мама душку за ее письмо. Я не буду торопиться — и скоро ей напишу ответ.
Люблю вас всех очень и очень. Часто думаю. Имеешь ли известия от Н.Н. Родионова? Где он. Клюцарева с ротой вернули опять на север. От него письмо имела недавно. Конечно не ответила. Времени нет.
Господь да хранит тебя моя душка! Крепко, нежно как люблю целую!
Твоя любящая старая Тетя Ольга.
15 сентября, Киев 1915
Моя собственная душка Ольга, пишу тебе сидя на широком подоконнике в 3-м этаже нашей гимназии — Госпиталь. Так жарко, что просто прелесть, но к несчастью мало приходится пользоваться за эти дни ибо перевязки с 9 ч. до 1 ч. — 2 ч., а после обеда до чая операции — а вечером уже устал человек и приятно пойти к себе, вытянуть ноги и читать до ужина. Была Я в санатории для нервнорастроенных офицеров — это в Сосновом лесу — «Святошино» и очень тихо, уютно и хорошо у них. Но ужас как грустно и жаль этих несчастных молодых людей — испорченных и страдающих на всю жизнь. Я сама стала плохо спать и неважно себя чувствую, иногда, не знаю почему. Сестры меня мучили — одна была груба и не хотела слушаться — и это меня взволновало кажется. Это все пустяки. Зато другие ужасно трогательны со мною и Я знаю что они для меня готовы в огонь и воду если нужно. Затем умер один офицер 19 лет сын доктора Малевского. Старик приезжал — ужасно милый и покорный в своем горе — совсем не показывал свои чувства, приходил к нам. На днях вечером после ужина солдат Я играла с ними в лото и кто выигрывал получал папиросочку! Очень весело они играли. Потом Я кончила вечер, держа за руку нервного поручика, который орёт при малейшей возможности — и зовет меня ибо говорит, что мои глаза его успокаивают. Ахтырец мой бар. Ганг лежит сильно ранен через почку — ужасно за него боюсь. Есть целая палата одних Ахтырцев — гусар и они поют по вечерам разные песни, а по утрам молитвы. После завтрака надеюсь обнять Татьяну Андреевну. Я ей уготовила место в моей маленькой комнатке и она конечно будет заведовать офицерами их уже 17 и больше всего тяжело раненных в живот почему-то. Перевязываю их я почти всегда. Думаю часто о вас моих дорогих. Слава Богу Мама лучше. Целую её нежно и вас всех люблю и целую. Господь с вами. Любящая тебя твоя тетя Ольга.
16 октября 1915 г. Киев
Здравствуй Мария моя душка спасибо тебе за твои открытки.
У нас новая очень милая красивая сестричка 19-ти лет которую зовут Ольгой — она мне ужасно нравится и мы с нею подружились — и на ночь она ко мне приходит перекреститься — как маленькая девочка к своей Мамаше; между прочим ее мать умерла когда ей было несколько месяцев и она ее не помнит — но почему то ужасно любит ее в своих мыслях.
Подумай — Бабушка сюда приезжает скоро! Я очень рада — и ей будет хорошо повидать что-нибудь новое и уехать из поганого Питера где она сидит безвыездно — 1 1/2 года. Она будет жить в своем вагоне. Не знаю надолго или нет.
Маленькая сестричка имеет привычку говорить все время «забавно! забавно». Такая вообще душка. Она кажется не нравится Татьяне Андреевне почему то и мне это жалко.
У нас солнечная погода, но не особенно тепло. Так как у нас много раненых и мало санитаров — берем деньщиков у офицеров и они помога¬ют в отделениях — и носят на перевязки. На днях один деныцик посадил одного раненого на судно — не сняв с него предварительно т-образную повязку (если не знаешь спроси у сестер, они может быть знают) ну и конечно — все осталось в повязке и пришлось долго и много мыть больного — и хорошую повязку выбросить! У нас много офицеров. Есть хорошие. Один казак очень веселый и веселит всех у себя в палате. Здесь так много перевязок, что я очень мало бываю у офицеров и все чаще и чаще дни — когда совсем времени нет выходить на воздух — вчера 8 часов перевязывали и третьего дня 10 1/2 часов работали и только наскоро проглатывали свою еду — в неурочные часы. Я люблю когда много много работы. Наверно интересно вам было ездить в Ставку — и вообще уехать из Царского. Пишу эту минуту в перевязочной (где я гораздо больше времени чем у себя в комнате) а рядом сидит казак хорунжий Степанов — и его другая сестра перевязывает и он ужасно много болтает. Ему от коменданта вчера прилагали бумагу (для отпуска и там ужасно смешно было написано: «Хор. Степанов одержим сквозным огнестрельным ранением головы и шеи». Как будто одержим бесом!
Теперь кончаю это письмо. Целую тебя много душку. Всех целую очень крепко. Господь с тобою.
Тебя любящая Тетя Ольга.